Шрамко Станислав - Хроника Истерии
Станислав Шрамко
ХРОHИКА ИСТЕРИИ
злая пародия на постмодернизм
содержит нецензурные слова и выражения
не рекомендуется к чтению
И он - Иван Говнов!..
еГОр
Жирная, липкая темнота льнула к стеклам, стекая по ним тонкими
извилистыми дорожками вниз, на жестяной подоконник. Липатов стоял у окна
и молча смотрел на то, как черный цвет на востоке мало-помалу истаивает,
уступая место глубокому, насыщенному темно-синему. Липатов был пьян, что
было для человека его склада и окружения состоянием вполне обычным -
можно даже сказать, заурядным. Hебольшая комната, стены которой желтели
старыми газетами, использованными вместо обоев, освещалась одинокой лам-
почкой на пятьдесят свечей, сиротливо свисающей на тонком изогнутом про-
воде с потолка.
Hа кухне капал незавернутый кран, но Липатову было лень идти на
кухню, держась одной рукой за стену в коридоре, нащупывать другой выклю-
чатель, шлепать босыми ногами по холодному линолеуму и закручивать прок-
лятый кран. Пусть капает, хотя звук раздражает, отвратительный звук, мо-
нотонный, похожий в своей безрадостности на бульканье в пустом, изголо-
давшемся желудке.
Внезапно подступила тошнота. Гортань пересохла, уподобившись до-
бела раскаленной Сахаре в лучах полуденного солнца. Головная боль резко
и безжалостно вонзила острые вязальные спицы в виски. Липатов невнятно
выругался и упал на колени, для устойчивости уперевшись руками в пол.
Ему было плохо. Его мутило. Ему казалось, что он кончается, и что теперь
безразлично, будет ли петь неунывающий Боб Марли из колонок, и придет ли
завтра Лида, и кто из друзей появится на похоронах, чтобы бросать землю
сверху и пить нахаляву, да и состоятся ли они вообще, похороны эти, или
его тело так и сгниет в обрамлении пожелтевших от времени, выцветших на
солнце газет, усыпанных буквами, так похожими на бандформирование сумас-
шедших муравьев, ратующих мирным путем за искоренение дискриминации по
видовому либо расовому признаку...
Руки разъехались, и Липатов неумело боднул пол пьяным рылом. Ры-
лу стало не менее хреново, чем самому Липатову. Тонкой струйкой по верх-
ней губе полилась горячая и соленая кровь. Он постарался приподняться,
его вырвало, а потом муравьи выстроились так плотно, что закрыли свет -
весь, какой есть, досуха вычерпали его столовыми ложками и строительными
мастерками, и Липатов потерял сознание.
Hе общественное, которое так и осталось для несостоявшегося ко-
лебателя душ дешевой больничной уткой, а собственное, родное и близкое к
страждущему телу.
Был муторный сон, и лился он тягучей смолой, залепляя ноздри и
уши плотной вязкой массой, от которой зудела кожа. Вода... Океан. И
бриз. И добрый лифтер салютует входящему в подъезд располневшему солид-
ному Липатову с портфелем подмышкой. И здоровается, обращаясь по имени-
отчеству...
Потом картинка сменилась. Из прекрасного далека в кадр шагнула
удивительно симпатичная девочка с чистой кожей и каштановыми густыми во-
лосами. Голубоглазая, тоненькая, хрупкая. В кружевных трусиках и в рас-
стегнутой хлопчатобумажной рубашке. Она склонилась над ним, перевернула
его на спину и, быстро и умело раздев, осторожно прикоснулась языком к
липатовскому хую. Прошлась легкими знающими пальцами от ануса к мошонке,
заставляя мужчину выгибаться навстречу своим движениям. А потом опусти-
лась сверху, погружая Липатова в мокрую и теплую бездну сладострастия.
Чуть позже сон отступил, оставив за собой выжженную землю и за-
рытые колодцы.
- Лида, ты? - произнес Липат
